Марлен Дитрих и немецкое кабаре начала ХХ века

Размышления о сути постмодернизма

Позитивное отношение к явлению постмодернизма высказывают Б. Гройс, И. Ильин, А. Зорин, В. Ерофеев, М. Липовецкий, А. Якимович, С. Носов, В. Кулаков, А. Тимофеевский и другие. Многими русскими критиками и литературоведами разрабатываются авторские концепции постмодернизма в России, выделяются характерные особенности, отличающие его от зарубежных модификаций. Это, в частности, Михаил Эпштейн, в подходе которого, как и в российской традиции, литература и философия не разделяются полностью. Он говорит о ранней постмодернизации русской культуры в XVIII—XX веках, о том, что в русской традиции давно появилось постмодерное передразнивание и опустошение, превращение в симулякр.

Критик и прозаик Вячеслав Курицын с начала девяностых годов активно пропагандирует в своих работах принципы постмодернизма, которые находят воплощение в его собственной художественно-публицистической журналистской практике: «Книги о постмодернизме» (Екатеринбург, 1992), «Любовь и зрение» (1996), «Журналистика 1993— 1997» (1998). Н. Маньковская в своей книге «Эстетика постмодернизма «рассуждает о ключевых понятиях и положениях постмодернизма, о путях его развития, о становлении постмодернистской культуры, ее перспективах, о специфике русского постмодернизма и теории постмодернизма вообще. (Этими вопросами автор задавался в ходе своего исследования, не претендуя, разумеется, на их «закрытие», но стремясь выработать взвешенную точку зрения, рассчитанную на сотворчество читателей.)

Автор позволяет себе фантазировать на тему того, что родится из данного явления в будущем, что грядет: «Таким образом, вырисовываются очертания новой культуры и соответствующей ей постмодернистской эстетики. Центральной эстетической категорией останется прекрасное, но содержание ее изменится. Красивым будет считаться лишь бесконечный шизопоток <...> Эстетика утратит черты научной дисциплины и займется бессистемным поп-анализом <...> Искусство будет не означать и изображать, а картографировать. Литература утвердится в своей „машиннос-ти" и распадется на жанры-машины: „военная машина" (как у Клейста), „бюрократическая машина" (кафкианство) и т. д. Превратившись в механическое устройство, литература окончательно порвет с идеологией.

Грядет не смерть книги, но рождение нового типа чтения: главным для читателя станет не понимать содержание книги, но пользоваться ею как механизмом, экспериментировать с ней».7 Функции же литературной критики эпохи постмодернизма не должны ограничиваться тем, чтобы реконструировать авторскую рефлексию и объяснить ее, не давая оценки. Одна рефлексия не способна оказать помощь в расшифровке литературных кодов, так же как она не в состоянии противостоять свободному от нее дискурсу. Реальность конструируется заново. Всякая модель действительности, которую исследует литературовед, является всего лишь версией, и вряд ли можно определить, насколько она далека от объективного восприятия, если бы такое имело место быть.