Смешное кино и эстрадно-цирковые жанры

Смешное кино

Человек хохочущий есть своего рода фольклорный собрат мудрецов, которые описываются в древних и более поздних мифологиях, оккультных системах, религиях и философских учениях. Смех — близкий родич экстаза, то есть способности «выходить за» (за пределы цивилизационного противостояния Иному). Искать в таком смехе этическое начало, очевидно, бессмысленно, ибо с точки зрения Вселенной нет различия между крив-ляниями шута и горестными стенаниями короля Лира, как это и явствует из текста трагедии Шекспира. Потому власти и элиты общества обычно подозрительно относятся к смеховым жанрам искусства и литературы. Смех всегда под подозрением. Точнее, ему предписано всегда находиться под надзором. Чуть только зазевались  стражи  и  блюстители  порядка,  хранители  печатей нравственности, и смех норовит осмеять все высокое и священное.

Бергсон выражался на сей предмет уклончиво и изящно, старался не пугать почтенную читающую публику. Но его текст наводит на мысль о том, что он видел в смехе, помимо его циви-лизационной миссии, также напоминание о внечеловеческих, внесоциальных, внекультурных способностях и склонностях людей. Для развития смеховых видов кино, театра, литературы XX века этот угаданный Бергсоном (а затем уже Бахтиным) потенциал смеха крайне важен.

Я не смогу здесь даже мельком очертить всю палитру вариантов Большого смеха в кино, ибо в этой теме много сложных поворотов и тонких нюансов. Остановимся, в плане введения в большую тему, на нескольких сравнительно простых для анализа версиях Большого смеха.

Главный герой смешного кино служит целям человечества с помощью Малого смеха. Смех, как розга или подзатыльник, наказывает дюжих полицейских или тупых торгашей, которые пытаются унизить, затоптать маленького человека Чарли Чаплина. Но, повторяю еще раз, стоит только расхохотаться как следует, и смех превращается в тотальное средство подрыва основ. И маленький человек, и сочувствие к народу, и прочие сентиментально-этические традиции попадают под лавину смеха в той же мере, что и традиционные отрицательные персонажи сугубо серьезного плана. Мы хохочем над обществом вообще, над человечеством. Над историей. Над судьбой. Чарли Чаплину приписывают афоризм, который звучит примерно так: «Если смотреть на жизнь с близкого расстояния, то это трагедия, а если издалека, -  то комедия».

Критики и знатоки кино издавна отмечают тот факт, что смешной герой экрана отличается таким особенным свойством, как своеобразная неуязвимость. Хрупкий человечек в фильмах Чаплина то и дело попадает в такие переделки, из которых практически невозможно выкрутиться. Тем не менее герой совершает чудо — он опровергает законы человеческой судьбы и даже теории вероятностей. Вероятно, в герое трюковых комедий воплощен не человек социальный, то есть не носитель цивилизаци-онных начал. Герой непобедим и живуч, как большие совокупные системы реальности, которые мы именуем словами вроде «жизнь» или «Вселенная», «биологический вид» или «народ».