Дихотомия искусства и псевдоискусства
Сегодня книгу Жоржа Баландье «Беспорядок: Похвальное слово движению» можно читать в любом направлении. Текст эмпирически, на уровне подсознания воздействует на реципиента. Этим отличается настоящее искусство конца XX—начала XXI века от так называемого псевдоискусства. Кредо современного читателя: не искать смысла. С одной стороны — из-за деструкции. С другой стороны — в искусстве последних лет и постмодернистском романе заложены структура и модель (очередной постмодернистский парадокс). Не нужно искать смысл в постмодернистском романе, Zwang zur Tiefe («необходимость глубины» — Зюскинд) несет разрушение. Смысл ужасает. Глубина убивает. Молодые писатели желают быть нарочито поверхностными и поднимают бокалы за легкомыслие. Во всех постмодернистских романах внешне налицо презрение к глубине (и это наряду с тем, что как раз глубина-то в них и присутствует). Сама возможность «легкого» прочтения и приятия детектива или любовной истории «наивным» читателем доказывает это.
На смену традиционному повествованию все явственнее приходят комбинаторика и структурирование постмодернистского изложения: его ткань зиждется на «искусственной» конструкции, и оно следует правилам «игры в роман». Роман начинает становиться игрой, создающей определенные отношения между писателем, управляющим механизмами произведения, и читателем, принимающим участие в игре, так как он знает ее правила. Появляются культовые тексты и культовые писатели. Как не без иронии заметил Вячеслав Курицын, создать имидж великого поэта в данном случае и значит быть великим поэтом.
С одной стороны, постоянная изменчивость жизненных обстоятельств каждый раз требует оправдания необходимости реновации жизни, а с другой стороны, в литературе доминирует настроение повседневного мироощущения. Повседневными становятся непосредственный диалог различных культур, порой противоположных культурных начал, одновременность форм жизни, имеющих разные хронологические рамки, что неудивительно в эпоху туризма и телекоммуникаций', самолетов и факсов, компьютеров и клонирования. Постмодернизм базируется на праве сосуществования разностей. Многообразие выступает в качестве основ исторического познания и опыта свободы.
Постмодернистский индивидуализм имеет тягу к повышению качества частной жизни. Мораль начинает ориентироваться в зависимости от ответа на вопрос «Что это принесет мне?» Все больше граждан видят смысл жизни в личном счастье, движимые эгоизмом, они пытаются «наслаждаться жизнью». Невозможность и неспособность любить в сугубо индивидуализированном существовании становится темой многих литературных произведений. Вероятно, это результат главенствующего ныне чувства пресыщения политикой. В общеевропейском масштабе можно говорить о теории «номадологии» Жиля Делёза и Феликса Гват-тари, которая трактует эти тенденции возврата к сфере частного в духовной жизни Запада во многом как следствие потери идеологии и развенчание функции общественного человека. Страх перед концом тысячелетия и предощущение всевозможных катастроф столкнули слабое, фрагментарное сознание постмодерного человека с непосильным давлением масс-медиа, и человек обратился к последней возможности стабильных отношений — любви.